https://poembook.ru/id108152

активироваться бы как уголь
без камер попробовать новый дубль
выбросить нежность и сейчас грубо
за подбородок ногтями и впиться в губы.

выбросить мысли далеко-далеко
кофе разбавить опять молоком
пить его жадно, словно последний,
вспомнить слова, что звучали намедни.

по коже мурашки. на плечи платок.
воздуха хочешь? последний глоток.
вот он, бери его, сними с языка.
знаю, не станешь, но это пока.

в жертву приносим себя мы друг другу
издавна, снова, опять и по кругу.
давимся холодом, копим тепло,
пускаем родные сердца под крыло.

а крылья избиты, изранены, ломки
боль душим внутри, скрывая, как громко.
губы сухие к ладони -привычка,
но изнутри горим словно спички.

спичке так мало дается, чтобы сгореть.
некогда думать, прощать и реветь.
несколько жадных, последних секунд,
и чёрное нечто скинут на грунт.

в болезни, здравии, в скуке
синица в небе, журавль в руки.
или не так всё дОлжно быть?
и не облакам по небу, а, к примеру, волнам плыть?

в полнейшей безмятежности,
в плотном густом тумане.
ни капли нежности,
лишь снег в кармане.

не тает.
не улетает.
мысли читает,
и откуда-то всё сам знает...

надо бы выдохнуть сейчас… передохнуть.
не передОхнуть. это важно.
понять, извлечь из одиночества простую суть:
мне ничего теперь не страшно.

моя бравада ждёт оваций!
мне с ней наедине уже уюта не достичь. 
когда один, не надо ни мэйк-апа, ни трёх гордых граций,
что зеркала так любят. что за дичь...

в моем мирке играет то, что будит душу, будоражит.
и даже «катиться по рельсам
без интереса
в заданых позах»
орёт где-то над ухом, подобно грозам.

А если в моем эфире
отчего-то теперь Земфира...
то момент отрешения,
головокружения,
головокружительно притягателен.
Замечателен.

путаясь в собственных словах и мыслях,
на календаре не различая числа,
я существую в гармонии наконец.
конец.

слилась.
я опять слилась из разговора.
мои слова, твои укоры...
по-молодёжному скоро,
подобно какому-то вору...

я ускользаю от негативных нот.
по моему лбу давно не пот,
а боль сочится...
тебя так адски сносит, да и мне не замереть...
не остановится.
и хоть друг без друга — сродни умереть,
но.
я просто буду, помятуя одно,
используя слэнг — сливаться.
в другую комнату, в иное измерение.
я не могу простить всего. дурное настроение
не повод друга выводить как Ваниш пятна.
который раз я объясняю внятно,
что мне не всё равно, я не могу смотреть,
как друг внутри смирился с мыслью помереть.
всю душу извести на негатив и пессимизм...
я не мо-гу! 

слилась.
вот новый вечер, новый разговор, и что?
мне долбишь черными в экран одно...
сдалась.
сдалась ли я? самой не ясно.
просто решила нервы я не тратить понапрасну.

я отошла.
сварила кофе.
выпустила пар.

пришла.
вернулась к этому кошмару, катастрофе...
что ж, успокоиться мгновенно — тоже дар.

в свинцовом небе ни луча.
гремит внутри гроза, о рёбра мне стуча.
и лейтмотив на этот день так прост, как дважды два...
я не дорос ещё до мудрости, но всё же донести могу слова.

на горках, весь в снегу, а может даже в инее
я всё стою, смотрю на море синее.
на море синее, да, вам не показалось. небо — моё горе...
то есть, море. ну, вы поняли, чтобы нам не закончить в ссоре.

если бы мог я описать, как всё внутри горит.
как полыхает злющим пламенем, как что-то говорит.
если бы знал, как донести до вас простую суть:
на всю катушку человеком надо быть, а не чуть-чуть.

вот я стою, укрытый пледом, под свинцовым покрывалом.
вы только посмотрите, что же с нашим миром стало?
где раньше были лишь поля, сознание кружащие,
сейчас дома, бульдозеры и злые надзиратели-смотрящие...

нет больше ни простора, ни широты души...
всё серо, буднично, за деньги. как ни опиши.
мы потеряли суть, мы стали добровольно не собою.
и как, скажите, жить мне тут, когда хотелось наслаждаться красотою?

я грешен, глуп, я признаю, что всё не так уж скверно,
но мне хотелось бы иного, вы понимаете меня наверно?
вам тоже хочется из-под тяжести свинцовых облаков
увидеть поле, лес, и русскую улыбку, душу… только без оков.

угомонись, может?
закрой уже свой рот, дура!
хватит уговаривать, пусть совесть гложет
ты — молодец, это они — куры.

успокойся
хватит нервы тратить на слова
ставь на старт фильм, пей кофе, в кайфе скройся
тебе хорошо, пусть у них болит голова.

не придирайся
и не суди по себе округу
правда, закругляйся!
такими темпами не найдешь себе верного друга.

и все пойдет по кругу заново
боже, как сложно жить...
хрен с ними с ссорами, с обманами,
лишь бы себе вены не вскрыть.

эти люди… они так бесят
тесные
бесполезные
и пресные.
из себя непонятно что мнят...
хамят с утра, грубят
плюют в тебя собою произведенный яд
и продуцируют лишь желчь, и ею
зальют весь мир, ей богу, я соврать не смею!

о, люди! эти нравы вновь меня
вгоняют в стыд
но я, конечно, не свинья
не опущусь до уровня всех этих рож,
хоть на моллекулярном уровне так с ними схож...
хоть брось все в лужу и ори навзрыд.

но нет! я человек, несущий позитив!
и кофе… с пирогами...
мне флаг дай в руки, сотворю отличный коллектив!
и этот коллектив затопчет меня, скрутит голыми руками...

я не лидер, нет, не интересно...
жаль.
найти бы свое место,
и с него бы научиться зрить в сам корень, вдаль...
уметь прощать,
не поучать,
от тупости вселенской не страдать.

варить всем кофе, печь вкусяшки, просто быть
полезное себе отныне добывать, не миру.
и быть спокойным, когда чьи-то визги нечем крыть,
быть столь воздушным, сколь отведено зефиру. 

Босые ступни по морю-океану
Наврядли я когда-то космонавтом стану
И вряд ли мне откроются секреты звёзд
Всего лишь человек я и для открытий прост.

Я как акула, обожающая запах крови
Я тот типаж тобою презираемой свекрови
Я муж-изменник, я жена-транжира
И не спаситель душ, а социопатичный ненавистник мира.

Я не боюсь смотреть ужастики в ночи
То, что во мне живёт, страшнее
И пусть моя душа загадочно молчит,
Я сам себе судья. Дышу моментом, выживая как умею.

Мои глаза красноречивей слов
И мне неведомы душевные томленья
Татуировками серебряных оков
За рёбрами скрываю все свои мученья.

И, словно крови запах средь воды,
Меня акульи окружают пасти
И вдоволь наглотавшись сущей темноты
Я снова разрешу вонзать в мои ладони снасти.

Я будто демон посреди иконостаса
И так кричу порой, хотя улыбка пляшет на губах
В душе пылит колёсами пустая трасса,
А в сердце лодка погибает на волнах.

Во мне бушует нереализованных талантов
Такая тьма, что и не перечесть
И я, подобно тем атлантам,
Держу в ладонях небеса, пытаясь не запачкать честь.

Мне Бродского неведомы мотивы
Да и Есенин пущую не будоражит грусть
Мне одиноко перематывать речитативы
И страшно бросить суть в огонь. И пусть.

Пусть я обглодан буду сотнями акул
И от меня, так уж и быть, останется лишь память
Пусть моих криков не покидает тебя гул
И пусть теперь тебя до смерти ранит.

Льнаная на теле рубаха,
Красная лента в волосах.
Мысли улетучились подобно праху,
Растворились в небесах.

Рукотворные шедевры краскою
Проступают отчего-то в голове.
И песня страстная, испанская
Всё поёт мне, путаясь в рукаве.

Я доставать могла бы гроздьями
Из рукава своего стихи.
И читать их ночами поздними,
Замаливая грехи.

Бояться перестать бы бабушек,
Что сгребают пальцами мелочь на хлеб.
И всё время убирать камушек,
С дорог, где дедок спотыкается. Слеп.

Слеп наш разум и наши души,
Беззвучны сердец бьющихся голоса.
Мы тысячи тратим на суши,
И на дрянь, что пахнет как колбаса.

Мне так хочется денег выпросить,
Хочется раздать старикам.
Отобрать, так сказать, у тех, кто их выбросит.
Выбросит к своим ногам.

Вертя планету в свои стороны,
Разбивая сердца праотцам,
Они не знают, что такое делить поровну
И молиться, чтоб дожить до конца.

Им неведомы нищета и милостыня вовсе
А её так больно, знаете ли, просить.
Особенно, когда осуждают молча. Не спросят
Не спросят, как же так можно жить?

Можно. И даже, порой, улыбаться.
Автоматически, ну, да. Лучше так.
Даже если нет ничерта, нужно стараться
Не поддаваться отчаянию — оно враг...

Мне так хочется отнять души,
У тех, кому они не нужны.
Продать их к чёрту! И, послушай...
Продать, чтоб не случилось войны...

Да, вы скажете, невозможно это.
Не будет никогда равных душ.
Тогда я сдаюсь, доставая из своей души лето,
Сдаюсь, перебираясь в глушь. 

Оно светилось словно пламя,
В безумство погружая всё вокруг.
Она, не зная это пламя,
Держать пыталась сотни рук.

Они, то бережно, то дико
Цепляли жизнь, её топя.
И то безумство её крика
Забыть, увы, никак нельзя.

Она хотела исцеленья,
Спасти хотела вся и всех.
Но мир, не жаждущий спасенья,
Вновь взял на сердце тяжкий грех.

И вот нет рук животворящих.
Нет глаз, сияющих в ночи.
О, медицина! Тесный ящик
Уже готов, товарищи врачи.

Привет, послушай, мам...
Прости, что снова задают вопрос.
Я лишь хочу на миг очнуться там,
Где жив был папа. Вроде, я уже дорос...

Мне было-то от силы года три,
Когда сентябрь забрал у нас сердца.
Ты, мам, прошу, слезами не смотри,
Ты лучше улыбайся, вспоминай отца.

Я рос обычным, мам, но я хотел
Хотел по льду с победой я носиться.
Мечтал, что кроме всяких дел,
Я буду вечно к золоту стремиться.

Ты знаешь, мама, кем был для меня отец.
А я, ты знаешь, вот сейчас всё это понял.
Сейчас, смотря на боль израненных сердец,
Который год она, не затихая, стонет.

У нас с тобой своя семья теперь,
И мы продержимся, я точно это знаю.
А сердце, мам, всё смотрит тупо в дверь.
Всё ждёт слова: ну, вот, я вылетаю!

Встречайте наконец с игры!
Родная, может, приготовишь снова рыбу?
И не буди детей, пускай досмотрят сны..
Мам, так от этих слов тоскливо...

Ну, почему так, мам, у жизни есть предел?
Чем же, ты скажи, так не угодны были?
Зачем же, столько не закончив дел,
Они навеки к небесам уплыли?

Ты не ответишь… Молча глянешь на сестёр,
Погладишь полотенца и рубашки,
И снова в тупике окончим разговор,
А ты утопишь слёзы в мятой глажке...

Ты плачешь, мам, я знаю. И я тоже.
Я не могу сдержать комок, что душит изнутри.
Вот я шнуруюсь, прячусь в шлем. До дрожи
Я, мама, так хочу узнать его шаги...

Вот он спускается, смеётся, к борту!
Он видит, как же резво я ношусь.
Свисток. Мой тренер. Папа, приобщая к спорту,
Всегда мне говорил: сын, я тобой горжусь!

Мам, ты нам за него теперь. Учить слова не надо.
Я знаю, каждый раз ты так боишься, если упаду...
Но я прорвусь, мам, я буду для вас наградой!
Я среди сложностей не пропаду.

Мам, не переживай. Конёк лишь продолжение моё,
Я пересилю все запреты,
И буду тем, кто сам себя куёт,
Ты, мам, будешь первой, кто увидит это. 

Когда ты, мам, заплаканная вновь меня обнимешь,
И скажешь мне, беря её из рук: ого, сынок, как тяжело!
Моя медаль, мам, вдруг блестнёт над ними,
И в небе станет, мам, совсем светло.

Он будет знать, что можно всё из ничего.
Я буду как ОНИ. Прославлю я страну родную,
И все на свете будут знать, что я пошёл в него!
Что не проходят, мам, старания впустую.

Я буду биться каждый раз за тех,
Кому не довелось сыграть свой матч в финале.
Моя мечта, мам, знаешь, чтобы мой успех
Всегда был вдохновением парням, что проиграли.

Ведь не бывает, чтобы нам везло всегда,
И чтобы каждый год из золота медали.
Мы знаем, мам. Для нас хоккей ведь не игра,
И как же много мы ему отдали...

И отдадим ещё, но, мам, не так.
Не так, чтобы опять от горя в душах ямы...
Над нашей головою с триколором флаг,
Мы столько раз за это повоюем, мама! 

Пап, знай, ты наш любимый навсегда.
И в сердце, ты прости, не отболела рана.
Прости за слёзы, пап. Они — вода.
Нам, пап, не видеть до сих пор тебя так странно...

Вот, кажется, и впрям торопишься домой!
Так ароматен этот наш семейный ужин.
И мы в хоккей тайком, пап, мы с тобой...
Как сильно ты нам, папа, нужен...